Лаций успел вернуться до полудня и сразу поспешил рассказать Теренцию Юлиану о гельветах в деревне и пожаре в лесу.
– Боги благоволят к тебе, безумец, – напряжённо усмехнулся легат. – Но ты хоть увидел свою дикарку?
Лаций грустно покачал головой:
– Хижина была пустая. Внутри только двое варваров. Но нас они не ждали. Перевернули там всё. Наверное, что-то искали. Больше никого не было. Когда нас увидели, сказали только «хого» и кинулись на нас. Потом я слышал это слово из толпы у хижины. Наверное, так они называют римлян. Хотя меня так раньше не называли… – он задумчиво сдвинул брови, вспомнив Ларниту. Она действительно так никогда его не называла.
– Сейчас это неважно. Иди в палатку, отдохни. Вечером твоя очередь заступать в караул. И возьми у писаря Страбона свой медальон, – как-то чересчур безразлично добавил он.
– Легат Теренций! – раздался голос ликтора. Теренций повернул голову:
– Да?
– Консул собирает военный совет, – коротко сообщил тот.
– Ясно, – кивнул он и повернулся обратно. – Увидимся вечером. Может, ты придёшь ко мне и расскажешь всё поподробней…
– Да хранят тебя боги, – поднял руку Лаций, сделав вид, что не услышал последней фразы. Глаза почти ничего не видели. Ему казалось, что они забиты песком, который нельзя было вымыть даже водой. Голова гудела, и палатки плыли по кругу, как по воде. Добравшись до своего настила, он упал на него и сразу провалился в сон. Он не видел, как пристально смотрел ему вслед Теренций Юлиан, видевший перед собой только золото.
Вечером писарь Страбон завёл Лация к себе и подвёл к небольшому столу. Открыв коробку для чернил, он молча кивнул на неё и сделал шаг назад. Всё это было странно, но Лацию было не до этого. Он быстро достал свой медальон и повесил его на шею. Ему бросилось в глаза, как скривилось лицо старого слуги и как тот постарался побыстрее закрыть коробку и выпроводить его из палатки. И только в карауле ему рассказали, в чём была причина столько странного поведения Страбона. Молодой брадобрей Валерий якобы два дня назад украл этот медальон у легата, а накануне днём, спустившись к реке, поскользнулся и упал головой в воду. Выплыть он не смог, потому что кожаный ремешок медальона зацепился за корягу, и бедолага захлебнулся. Лаций поспешил к легату, чтобы узнать об этом, но тот был у Цезаря. Тогда он пошёл к писарю. Тот подтвердил историю, сказав, что легат Теренций рассказал ему то же самое, но, вот, легионеры, которые вытащили несчастного Валерия, говорили, что один из них хотел взять талисман себе. И когда они пришли в лагерь с телом утопленника, воришка попытался быстро спрятать медальон под тунику, но неловко перехватил дротик. Тот выскользнул у него из рук и пробил стопу. Легионеры рассказали это легату, и тот приказал отдать медальон на хранение писарю, а Страбон, зная всю историю, благоразумно спрятал эту кругляшку в пустую коробку из-под чернил. Лаций поблагодарил его и по-дружески похлопал старика по плечу, заверив, что теперь можно ничего не бояться – медальон был в надёжных руках. Когда он попрощался и пошёл в свой квадрат, старый писарь неодобрительно покачал головой и тяжело вздохнул. Он был не согласен с Лацием и считал, что этот медальон ещё причинит тому немало вреда. Но старый слуга не знал, что два дня назад легат Теренций носил медальон на кузницу и там с него сняли два отпечатка. Там же он спросил, можно ли сделать такой же медальон из какого-нибудь чёрного дерева. И когда мастера сказали, что смогут сделать копию из чёрного дуба, он с радостью расстался с несколькими монетами, чтобы те сделали это как можно быстрее. Когда всё было готово, произошла трагедия с любимым брадобреем, и Теренций Юлиан ещё больше поверил в слова старой колдуньи. Однако его отношение к Лацию не изменилось – он по-прежнему верил, что тот рано или поздно согласится уединиться с ним в палатке. Хотя Теренций обманул писаря и подсунул ему в коробку деревянный медальон, ему всё равно хотелось добиться от молодого трибуна взаимности, потому что его личные чувства, как он считал, не имели ничего общего с тайной этрусского золота.